— Есть основной драйвер роста — люди, которые находятся в интернете. Так называемое проникновение интернета. Это та часть населения страны, которая имеет доступ в сеть. В России проникновение составляет 40—45%.

В Западной Европе и США показатель — 75—80%. В северных странах — Швеции, Финляндии — выше — 82—84%.

Есть прогнозы, которые говорят, что в течение ближайших четырех лет Россия дострелит до показателя проникновения интернета на уровне 75%. Это означает увеличение аудитории почти в два раза. Это широкополосный доступ, который провайдеры должны обеспечить. Это люди, которые начинают приобретать что-то через интернет. Мне не кажется невероятным, что доля интернет-экономики в ВВП России увеличится вдвое. Это произойдет даже в худшем варианте: сектор вырастет экстенсивно, если мы вдвое увеличим количество людей.

Существует и косвенное влияние интернета на экономику. Например, если человек купил электронный билет через интернет, распечатал на своем принтере, получил штрих-код и сел в самолет, то авиакомпания на нем сэкономила $25.

— Затраты на покупки в сети составляют $7,4 млрд, это самая большая часть 19-миллиардного вклада интернета в ВВП России. Можно ли сказать, что электронная коммерция в России — это «тихая гавань» для инвесторов?

— Пока да. В мире электронная коммерция достаточно развита. В России даже Ozon.ru, являющийся крупнейшим интернет-магазином — крупнейшим игроком в области электронной коммерции России, еще сильно отличается от Amazon.com. Даже не по параметрам, а по спектру товаров, который они продают. За то время, как я оттуда ушел в 2005 году (с поста генерального директора Ozon.ru. — «Газета.Ru»), там появилось много новых групп товаров, и они пользуются спросом. У Ozon.ru при его лояльной аудитории примерно в три-четыре млн человек, которые там зарегистрированы и которым не нужны рекомендации, есть замечательная возможность быстро стартовать с продажами этих новых групп товаров. Им не нужны никакие рекомендации друзей, они и так все знают.

— Другие интернет-магазины имеют такие же возможности?

— Конечно! У нас гигантская страна. С одной стороны, доля населения, имеющего доступ в интернет, — 40—45%. А с другой стороны, Россия — это вторая страна Европы по количеству интернет-пользователей. Впереди только Германия. И понятно, что при нашем росте и достигнутом «потолке» в Германии у Германии шансов нет. Мы ее обгоним.

— В интернет-экономике России экспорт меньше импорта — минус $5 млрд. Есть ли шанс выйти в плюс?

— Есть. Вот, к примеру, я читал, что «Роснано» собирается создать производство памяти нового типа CCD. И если это тот самый магистральный путь компьютерной техники, то он будет пользоваться спросом и позволит изменить баланс экспорта.

— Сколько лет потребуется для того?

— Высокие технологии меняются очень быстро. Один прорыв может все перевернуть с ног на голову. Я даже не говорю об этих модулях памяти. Кто-то, например, в России сделает гибкий экран для монитора на основе углеродных пленок, за которые мой однокурсник Андрей Гейм получил Нобелевскую премию в прошлом году. Идеи для технологий есть. Вопрос в конвертации технологии в производство.

— На «Сколково» есть надежды?

— «Сколково» — это попытка перевести страну, экспортирующую сырье, в страну, которая создает конкурентоспособные технологии. Чем это закончится — сложно сказать. Это попытка на государственном уровне заняться венчурным финансированием. А венчуры — это вероятностная вещь.

Понятно, что нефть однажды кончится или сильно подешевеет. Сейчас у нас достаточно средств от нефти, которые можно инвестировать.

— Создавать новые города для этого не обязательно?

— Конечно. Это может произойти в гараже, в кафе за трепом ни о чем, а может и в навороченной лаборатории с миллионным оборудованием.

— Председатель Google Эрик Шмидт входит в число кураторов инновационного центра «Сколково». Но в самом центре топ-менеджеры говорят, что пока не решили, что Google будет делать в «Сколково». Какие шаги вы планируете осуществить в «Сколково», какие средства инвестировать в среднесрочной перспективе?

— Эрик Шмидт стал членом совета фонда «Сколково» летом прошлого года. Сейчас мы пытаемся понять, чем мы могли бы быть полезны. Сегодня структура «Сколково» и критерии отбора проектов формируются. Со «Сколково» нет ничего нереального — тут пригодятся любые знания и технологии.

У Google есть технологии, которые, несомненно, могут стать базой для создания очень интересных продуктов. Помимо поиска Google занимается «облачными» технологиями, которые действительно хорошо работают, хотя они и не видны.

Например, голосовой поиск — типичный пример «облачных» технологий. Когда то, что ты ввел голосом, отправляется в «облако» и там расшифровывается. У Google есть большая экспертиза в этой сфере.

«Облачными» технологиями занимаются много крупных компаний. Что делает Amazon? Он предоставляет машинные ресурсы «напрокат». Тебе нужно посчитать что-то, ночью у Amazon простаивают серверы, и они говорят: «Вот эта стойка твоя».

Google позволяет на своем кластере в дата-центре выделить ресурсы из каждой машины. Из каждого процессора отнять столько, сколько он может дать. Создать вычислительные мощности из сотен, десятков, тысяч разных процессоров. Есть возможность загрузить безумные объемы данных и с ними производить SQL-подобные вычисления. Там ты можешь создать свою «песочницу», и если у тебя там что-то рухнет, то это не помешает остальным.

По всему миру стоят тысячи больших дата-центров. В рабочее время в Америке они загружены на 70% мощности, а ночью простаивают. Но в Европе в это время день. Поэтому европейские компании могут использовать эти ресурсы и наоборот.

На вопрос «А зачем это все нужно?» ответ простой. Наш мир сегодня в большой степени зависит от вычислений. Это прогноз погоды, это биохимические и фармакологические расчеты. И здесь вопрос — либо ты ставишь гигантский навороченный суперкомпьютер за безумные деньги, либо арендуешь то, что человечество уже и так сделало.

Представляете, какой толчок может получить «Сколково», если там появится биохимический, фармакологический, генетический кластер, которому надо что-то считать? Считайте, пожалуйста!

— Как вы считаете, целесообразно ли подключать бизнес к процессу перехода госсектора в интернет? Эффективно ли работает в этом плане портал Gosuslugi.ru?

— Пока нет. По сравнению с теми онлайн-услугами, которые доступны жителям Татарстана, где с этим давно все хорошо, у нас на портале gosuslugi.ru реализовано только 20% возможностей. В Татарстане, правда, и проникновение интернета выше.

— Целесообразно ли подключить к этому бизнесменов, которые занялись бы продвижением госуслуг в интернете?

— Есть вещи, которыми должно заниматься только государство. Госуслуги — это государственные услуги. И, слава богу, предоставление этих услуг в интернете потихоньку развивается. Если сделают то, что планируется — техосмотр автомобиля передадут из ведения МВД в уполномоченные организации, то запись на техосмотр через интернет может моментально допрыгнуть почти до 100%.

— Быстро ли уходит в сеть сфера услуг? Догнал ли этот процесс докризисные темпы роста?

— Таких данных у меня нет. Но то, что страна, похоже, от кризиса воспряла и догнала докризисные цифры, — это очевидно. Я могу говорить с точки зрения рекламы в интернете. Она была единственным сегментом в рекламном бизнесе, который рос даже в кризис. И видно, что доля интернет-рекламы непрерывно растет.

В прошлом году, по данным АКАР, доля интернет-рекламы в общих рекламных бюджетах составляла 11—12%. В Англии — 25%. В США — 18%, но там слишком много кабельных каналов телевидения и структура бюджетов на телерекламу совсем другая. Понятно, что мы при увеличении интернет-проникновения дойдем до показателя между 18% и 25%.

— Вы согласны с данными АКАР по рынку контекстной рекламы?

— Более или менее да. Рынок контекстной рекламы рос. Но ни одна из компаний, которая работает на рынке контекстной рекламы, — ни «Яндекс», ни «Бегун», ни мы — не может оценить весь рынок. Мы видим только свое. Поэтому нужен третий измеритель. Например, АКАР, например, IAB. Их оценки за прошлый год не сильно разошлись.

— Какой ваш прогноз на год, какие сегменты самые многообещающие?

— Мы находимся в самом начале пути развития видеорекламы. Появился новый тип рекламы — в социальных сетях. Социальные сети дают совершенно другую возможность рекламы — не на контекст, а на его общие интересы. Там очень много страниц, на которых можно показывать рекламу. А что более эффективно — решат рекламодатели, они все очень хорошо измеряют.

Совсем новое направление — реклама в мобильных приложениях. Недавно Google купил американскую компанию Admob, специализирующуюся на мобильной рекламе.

— Этот сегмент растет?

— Не могу сказать. Пока что за эту рекламу нельзя заплатить в России. Когда в каком-то приложении видишь рекламу на русском языке, это значит, что рекламодатель оплачивал ее за рубежом. Например, у меня в одном из приложений очень часто появляется реклама банка Barclays. За эту рекламу с таргетингом на Россию Barclays заплатил в офисе Google в Лондоне.

— Как распределяется прибыль от рекламы с Mail.ru Group?

— Коммерческая тайна. Это очень успешное сотрудничество, когда выигрывают оба партнера.

— Как развивается ваше сотрудничество с «Бегуном»? Изменились ли правила после ухода ее основателя и гендиректора Алексея Басова в Mail.Ru Group?

— С «Бегуном» у нас реселлинговый контракт, по которому «Бегун» предлагает своим рекламодателям наш поиск. Я не могу сказать, что условия сотрудничества изменились потому, что ушел Леша. Это был естественный процесс. «Бегун» (в апреле. — «Газета.Ru») расширил спектр площадок, на которых показывается реклама, там теперь есть YouTube.

— Планируете ли вы покупки на рынке контекстной рекламы? Ведете ли вы переговоры о покупке «Бегуна»?

— Google непрерывно покупает какие-то компании и проекты. Корпорация работает на 120 языках, и любое приобретение должно ложиться в общую стратегию. У нас много успешных проектов, многие не знают, что изначально это были внешние разработки. Google Analytics — это на самом деле голландская компания Urchin Software, которую Google купил, полностью переписал аналитику, и сейчас она такая, какая есть.

— Но «Бегун» вам по-прежнему интересен?

— С «Бегуном» мы в свое время говорили о покупке. Сейчас они работают с нами как реселлер. Мы оба довольны сотрудничеством: клиенты «Бегуна» получили дополнительные возможности для ведения своих компаний, мы — новых клиентов. Все хорошо. Если однажды покупка компании ляжет в нашу стратегию — конечно, почему нет!

— Как Googlе будет расти на рынке поиска России — органически или за счет M&A-сделок?

— В Google очень много людей занимаются поисковыми технологиями. И, конечно, я могу представить себе, что кто-то сделает нечто гениальное и доля органического поиска резко вырастет… Но часто, когда что-то меняется в доле поиска, вычленить причину очень сложно — органический это рост или неорганический.

Мы продолжаем запускать продукты, расширяем количество пользователей. Из последнего самое интересное, что мы запустили, — это навигация на «Картах Google». В ней также доступен наш голосовой поиск. Я все время дрессирую Android, когда еду домой, задавая ему адреса, и иногда пытаюсь с ним не соглашаться. А потом подъезжаешь, смотришь — зараза, была права! Так на три километра короче, просто дорога была мне неизвестна.

— В проспекте IPO «Яндекс» заявлял о рисках, которые могут появиться со стороны национального поисковика, о целесообразности разработки которого не раз говорил Дмитрий Медведев. Нужен ли новый поисковик на рынке, на ваш взгляд? Готов ли Google участвовать в этом проекте и если да, то каким образом?

— Нас никто не приглашал участвовать в этом проекте. Это идея, которая время от времени возникает. С точки зрения развития конкуренции любая новая услуга полезна: повышение конкуренции приводит к выигрышу потребителей.

Мне понравилась мысль Сергея Гуриева (ректора Российской экономической школы. — «Газета.Ru») о том, что государство пытается что-то сделать, когда кто-то уже это сделал.

Появится национальный поисковик — хорошо! Он заставит нас с «Яндексом» быстрее двигаться. Конечно, если до этого дойдет, его будут создавать специалисты, которые на рынке есть. Но надо ли это делать? Может, лучше все эти благие намерения переключить на расширение услуг на портале Gosuslugi.ru?

— ФАПСИ еще в конце 1990-х годов разработало систему поиска и мониторинга в интернете. Вы слышали об этом?

— Нет, я об этом ничего не слышал. Если это не прототип, сделанный на коленке, а настоящий поисковик, то его так же сложно спрятать, как шахтную пусковую установку. Потому что поисковик — это алгоритмы плюс безумное количество компьютеров и дата-центров. Вроде их не видно на территории родной страны.

Вход на этот рынок достаточно высокий. Это деньги, это инфраструктура, это понимание того, как все работает. Деньги — всего лишь средство ускорения некоторых процессов, и отнюдь не всех. Нельзя дать $100 млн человеку, который в принципе может разработать поисковый алгоритм, и считать, что эти инвестиции приведут к разработке. Когда это сделано, появляется вопрос, как заставить людей этим пользоваться.

— С помощью маркетинга?

— У нас в кабинете министров появится должность министра по маркетингу? Правило, которому я следую много лет: когда ты придумываешь что-то гениальное, посмотри по сторонам, почему это никто не сделал до тебя. Ответов, как правило, два: или это вообще нереально, или это никому не нужно.

— Вы также скептически настроены в отношении идей создания национального браузера и национальной операционной системы?

— Национальная операционная система — это стремление уменьшить зависимость от сторонних разработок. Любая национальная ОС пишется на свободном софте и оказывается бесплатной для конечных потребителей. Но должно ли этим заниматься государство? Сейчас есть свободные операционные системы. И видно, как из Linux вырастают более технологически продвинутые вещи, потому что операционка Apple — это Linux. Наши серверы работают на Linux и подобных ОС.

— Изменит ли конкурентную среду в интернете покупка Skype корпорацией Microsoft?

— Если Microsoft это сделал, то, наверное, ему показалось, что эта покупка лежит в русле стратегии корпорации. Что касается Google, то у нас есть Google Voice, работающий на технологии VoIP (Voice-over-IP), есть услуга Google Talk, встроенная в Gmail.

— Но ведь и Google, и Facebook хотели купить Skype.

— Может быть, и хотели, я не знаю. Бизнес-модель Skype до сих пор непонятна. Компания пыталась выйти на рынок платного VoIP, но я не знаю, что там с финансами.

— В апреле высокопоставленный сотрудник ФСБ заявил, что их беспокоит работа на территории России Gmail, Skype, других интернет-сервисов, использующих зарубежные алгоритмы шифрования…

— Нет, список был очень короткий: Gmail, Skype, Hotmail.

— Вы готовы предоставить российским спецслужбам доступ к Gmail тогда, когда им понадобится, без долгой переписки?

— Российский офис Google не отвечает за поддержку Gmail. Сервис является собственностью американской компании Google Inc. Есть совершенно четкие правила, каким образом какие-то государственные органы могут получать доступ к той или иной конфиденциальной информации, это регулируется американским законодательством.

Более того, года два назад минюст США потребовал у поисковых систем Google, Yahoo! и Microsoft IP-адреса людей, которые делали запросы, Google счел это требование неправомерным. Министерство юстиции очень обиделось и подало на Google в суд. Решение судьи было такое: отдать выборочно 10 тысяч IP-адресов без последних трех цифр.

— Делая новые проекты, Google собирает все больше данных. При создании сервиса Street View Google фотографировала улицы и собирала адреса незащищенных точек доступа WiFi в Европе, за что и была оштрафована. Зачем это собиралось и куда передавалось?

— Сбор данных не был злонамеренным. Для того чтобы разобраться с этой проблемой, в разных государствах мы работаем с департаментами, отвечающими за безопасность личных данных. Вся информация, которую ошибочно собрали машины Street View, уже удалена. Кстати, если вы посмотрите на Street View, то вы не сможете прочитать ни одного номера на припаркованных автомобилях и не сможете рассмотреть лицо ни одного человека, который случайно попал в кадр. Это то, что делается ради охраны личной информации и персональных данных.

— Недавний скандал по поводу сбора тех же данных смартфонами на Android вызвал волну возмущения интернет-пользователей. Как использовать геолокационный сервис и при этом не следить за пользователями?

— Я точно знаю, что мы не следили за пользователями. Делать это бессмысленно — мобильные операторы с очень хорошей точностью знают местоположение каждого человека.

Да, мы знаем, где находится человек. Потому что этот человек, например, пользуясь навигатором, посылает сигналы и принимает информацию со спутника, чтобы найти дорогу. Но при этом, во-первых, человек сам соглашается предоставить нам эту информацию, а во-вторых, мы используем ее только для того, чтобы давать наиболее релевантную информацию по пробкам, при поиске, а также для таргетирования рекламы. Более того, эта информация через короткое время уничтожается.

— В России тоже происходит сбор информации сервисами с точек доступа WiFi?

— Если вы говорите об истории с машинами Street View, то возможность сбора информации с незащищенных точек Wi-Fi вообще исключена. Что касается определения местоположения на «Картах», то тут история следующая. Года три назад мы запустили сервис на «Картах Google», когда ты можешь нажать кнопку и на карте появится точка, где ты находишься, независимо от того, есть ли в телефоне GPS-модуль. Это делалось по вышкам [сотовой связи], они позволяют с хорошей точностью определить, где находится телефон. Чем выше плотность вышек, тем выше точность. Это во всем мире так.

— Евросоюз выдвинул инициативу причислить данные, которые собираются с точек доступа WiFi и вышек сотовой связи, к персональным данным.

— Для мобильных операторов это действительно персональные данные. Они знают, что у этого телефона есть SIM-карта с номером, при покупке которого все подписывали контракт и предъявляли паспорт.

А мы не идентифицируем человека. Сотовый оператор знает, что этот телефон мой, а Google — нет.

Да, в нем есть адрес моей электронной почты Gmail. Но ящик может называться pupsik, там нет моего реального имени.

— Вы гарантируете, что эти данные никогда не появятся на черном рынке?

— Ни разу никакой утечки данных из Google не было. Мы никогда не передаем эти данные третьим компаниям. И если посмотреть на пользовательское соглашение, на которое, конечно, никто не смотрит, то там это указано.

— Может, дополнительно сообщать пользователям, что телефон собирает данные?

— А они прочитают? У меня вопрос: сколько страниц в пользовательском соглашении iTunes? В последней версии, по-моему, 27. У нас тоже пользовательское соглашение не одну страницу занимает, у всех компаний так. Но при этом все, что интересует любого пользователя, когда он подписывает соглашение, — это где находится кнопка «Я согласен». Если же для какого-то приложения в телефоне требуется личная информация пользователя, об этом обязательно «вылетает» предупреждение. По крайней мере, на телефонах Android все происходит именно так.

— Алишер Усманов в середине апреля говорил, что оценка интернет-активов близка к пику. Вы видите появление нового пузыря? Будет ли новый крах дот-комов?

— Пузыря и краха, наверное, не будет. Крах и пузыри были, когда интернет казался чем-то совершенно новым и непонятным, — в конце 1990-х — начале 2000-х. Это тогда можно было продавать аудиторию за какие-то мифологические будущие монетизирущие модели. А сегодня понятно: либо она у тебя есть, либо нет.

С тех пор стало понятно, что интернет — это бизнес с нормальным вкладом в экономику страны. Поскольку это такой же нормальный бизнес, то ничего необычного здесь нет.