БАТЯ, рассказ

Валерий Шелегов

БАТЯ
Ода русскому характеру

-Лёха-Малёха. Парень!
В углу ангара собрались мужики в табачном чаду вокруг полубочки, доносится гогот. Лёха шлындает по бульдозерному боксу в окружении трёх рыжих дворняг. Мальчишку бульдозеристы любят.
-Батяня!
На «Батяня» Лёха отзывается. «Батя» для старателей его дед – Клеймёнов Николай Николаевич, председатель золотодобывающей артели «Мир».

Артель «Мир» добывает ежегодно около тонны золота. Целая орда мужиков и баб трудится круглый год, чтобы изъять из участков земной тверди золотой металл в виде хлебного зерна и мелких самородков с тыквенное зернышко.
Зимой ремонт техники. Бурятся полигоны под взрывы. Ведётся «вскрыша песков». После чего японские мощные «Като» и челябинские «330-е» отвалами отгарнывают за борта полигонов, снятую взрывами пустую породу. Вода ручьёв и речек – главный «старатель» на золотодобыче.

Оймяконский район Якутии известен как Полюс холода на земном шаре. Случались температуры и минус 71,2. В якутском селе Томтор поставлена памятная стела этой отметке мороза. Ниже температуры только в Антарктиде.
Промывочный сезон мимолетный. И только председатель артели знает весь ад напряженной работы, в котором варится артель круглый год. Старателю, что? Заработал «трудаки»?! Получи и отдыхай. У председателя за артель голова болит круглый год. На языке старателей Клеймёнов для них Батя.

С октября до Нового года Клеймёнов живёт под Москвой, на берегах Мытищинского водохранилища в деревне Ерёмино. Валера Гуминский в 80-х работал в Усть-Нере начальником Верхне-Индигирской геологоразведочной экспедиции. В те годы подружился с Батей. Батя построил особняк в Ерёмино под Москвой. Валера Гуминский в Ленинском районе, рядом. Дружат семьями. Гостюют друг у друга. А летом Батя - на Индигирку; Гуминский - на Алтай. В Новофирсово он Генеральный директор ООО «Золото Курьи». Рудник молодой, перспективный. «Курьинское рудное поле» богато содержанием золота в руде. В середине 80-х нас с Гуминским свела выборная пора. В Усть-Нере я организовал Патриотический клуб избирателей. От клуба мы выдвинули кандидатом Гуминского, и избрали депутатом парламента Республика Саха (Якутия). Парились вместе. Поддерживали надёжные товарищеские отношения. С Батей в то время я не был еще знаком.

Клеймёнов с начала шестидесятых «старается» на Колыме. В своё время обучился на транспортника - строителя в Харьковском институте им. Кирова. Три армейских года строил Байконур. Позвал друг на Индигирку. Клеймёнов принял на Нелькане золотодобывающую старательскую артель «Мир».
На дворе третье тысячелетие от Рождества Христова. Клеймёнов человек верующий, отмечен Матерью Церковью «Благодарственной грамотой». За милосердие, за крупные денежные вклады в строительство Божьих храмов в России и на Индигирке.

После Рождества Батя вернулся из Москвы рано на Индигирку – до крещенских морозов. Привёз он и внука Лёху. Сын Игорь в «Мире»; горняк. Благоустроенное жилье в артели свое. Батина квартира на одной площадке с сыном. Утром прихватил внука на базу.

База поднята над районным центром Усть-Нера высоко на плато - в холмы предгорий. Горы над Индигиркой в этих местах заоблачные. Заслоняют с юга посёлок от солнца до февраля, пока высокое солнышко впервые за долгую зиму не заглянет в посёлок. Лютые морозы, туманы. Не шибко ласковое к человеку место на земле.

На дворе туман - от лютых холодов - серый от угольной пыли; остро воняет выхлопами дизелей. В боксах идет ремонт техники, по-летнему тепло.

За высотным забором старательской базы посёлок «Ремпункт» на Колымской трассе. Сорок лет назад дома рубились из брёвен прочные, веселые от новостроя. Колыма в те годы основательно обживалась. «Валютный цех страны…»
Время не щадит никого. Ныне «Ремпункт» в убогом виде: дома вкривь и вкось. Щелястое и продувное жилье. Требуется уйма угля для печей. И население в ночное время возит на санках в мешках уголь от старательской котельной. Мне достается от главного инженера за этот убыток. «Старшаком» базы Клеймёнов поставил меня.

Кочегарит в котельной «шерстяной» из донецких приезжих. На Ремпункте у сестры «шерстяного» дом. Вася Руденко принял на работу в артель «шерстяного» по ходотайству сеструхи. В её доме старатели частенько подгуливают. «Шерстяной» борзеет. Батя этого не знает. Отдуваюсь, но такими мелочами не беспокою председателя артели. Жизнь…

Обнаглел «шерстяной». Пьяный каждую смену является. Пьёт у сестры с начальством артели. Зима лютая. Два ангара, набитые техникой. Столовая, общежитие.
Кончилось моё терпение. Однажды утром, «шерстяной» зашел в «нарядную» расписаться в журнале. Пьяным заступал на смену. Под утро протрезвел. Я ночь не спал - следил, чтобы кочегар не заморозил систему отопления, не проспал котлы. После росписи в журнале, жестко решил:
-Пошли на двор, - вытолкнул его из вагончика.

Дрались, остервенело.

После драки «шерстяной» кочегар приходил на смену трезвым.
Достал пьянством - второй кочегар. В общежитии старателей, парень вековал с «шерстяной» бабенкой с Индигирского продснаба. Жили они отдельно от старательского стола. И я никак не мог привыкнуть к запойной кладовщице.

Однажды ночью проснулся с необъяснимым страхом. Ощупал батарею рядом с кроватью, а чугун уже ладонь леденит.
Четвертый час утра. Мороз лютует, фонари по периметру базы едва видны в тумане.
Дверь в котельную подперта ломом изнутри. Бился – бился: раскачал железную створку ворот в котельную, упала изнутри подпорка. Спят, голуби, обнявшись, на куче остывшей золы. Как черти грязные, лиц не различить. Огонь под котлом едва дышит. Воды в котле почти нет?!
Заступая «старшаком» базы, первым делом изучил запуск аварийного дизеля-электростанции и систему подкачки воды в котел. Тепло в боксах – первооснова жизни старательской зимней базы.
Растолкать до пробуждения парня кочегара не получилось – пьяные с подругой смертельно.
Электронасосом закачал воду в котел, с улицы тачкой подкатил уголь к топке, закидал на колосники, тяга на мороз хорошая и без надува; скоро отключил.
Выбрал – вычистил золу под топкой. Вывез золу тачками на мороз. Настроил котельную работать.
«Нарядная» рядом с котельной. Вызвал милицию из посёлка, сдал парня с пьяной бабёнкой в «вытрезвитель». Достали «шерстяные»!
Утром звонит Батя:
- Весь свет ты, брат, насмешил. Где кочегара искать? Теперь, сам работай…
Справедливо. В артели правило: не можешь – не берись. Смену кидал лопатой уголь в топку, пока главный инженер Совков нашел человека для постоянной работы.

До артели Совков Виктор Петрович служил вторым секретарем райкома партии Оймяконского района. Строгий мужик. До райкома обретался главным инженером прииска «Октябрьский».
В годы «секретарства» Совков изредка захаживал ко мне на улицу Советскую, где в ветхом бараке времён «Дальстроя», я имел отдельную комнатку. Этот «рабочий кабинет» администрация посёлка «выделила» мне под давлением Совкова. С жильём на Севере - проблема.
В прошлом «оружейка» «опер отряда ГУЛАГа», последние годы пустовала под замком. Комнатка восемь квадратов. От батареи водяного отопления согрета; летом под полом вода. Я побелил стены, перевёз от Натальи письменный стол и спальную кушетку. Окончательно поселился там, чтобы «учиться заочно в Литинституте». Пришлось уйти из семьи. Однажды декабрьским утром, вернувшись из общежития геологов от «поэтов», обнаружил на крыльце квартиры свой чемодан с вещами.
-Кадет проклятый! Убирайся к своим поэтам! – проводила Наталья криком в форточку.
-Ищи себе в другом месте «кабинет»! Дуру нашел…

Спорить не стал. Потащился с чемоданом по морозу на старую «почту». Там работал электромонтёром Борис Душечкин, колымский поэт. Он пристроил меня в радиомастерской на первое время.
Неделю спал на снятых с петель дверях, пока отыскался свободный угол в коммунальных службах посёлка. «Письмо» от Союза писателей с просьбой выделить мне «отдельное жильё», как «члену Союза писателей», в райисполкоме имелось.
Таким образом, мой уход из семьи - на три года до завершения учёбы в Литинституте, во многом определил мою дальнейшую творческую судьбу. У меня не осталось выбора. Только писать. Другой работы не имелось…
В эту «оружейку» и захаживал второй секретарь райкома партии Виктор Петрович Совков. Грехи замаливал.
После «отмены» Съездом народных депутатов СССР в Конституции «5-го пункта» - о роли партии – «руководящей и направляющей». Райком партии в Оймяконском районе скоро ликвидировался. На последнюю партконференцию, проходившую в Усть-Нере, делегаты меня не пустили. Я не состоял в компартии, пришёл как литератор, чтобы «зафиксировать историю».
Совков грубовато упрекнул:
-«Есть и без тебя кому историю писать».
Среди «делегатов» много с приисков. Лишь Клеймёнов душевно поздоровался за руку. Хотя и мало знакомы. Остальные с опаской огибали холл, где стоял у высокого окна и ждал решения: «пустят или не пустят»?
Делегаты партконференции района проголосовали: «не пущать».
В артель «Мир» Совков и я пришли к Клеймёнову в один год. Совков – главным инженером. Я?
Батя сказал так:
- «Занимайся своим делом. Мы не бедные. Одного писателя прокормим».

Я упёрся. Просился «учеником» на бульдозер «Т-330» Челябинского завода.
-«Учиться надо в Алдане. Зачем тебе это надо»?- кисло отмахнулся Батя.
-«На тракторах - электроника», - гнул упрямо свою линию.

Клеймёнов хорошо подумал. Скоротечные решения не в его духе. На бульдозерах японского и челябинского производства работали мужики с десятилетним стажем; постоянные кадры артели. Доверить дорогую технику мне, казалось, безумием. Но Клеймёнов потому и Батя, что понимал суть человека. Мотив настоящего старателя.

-«Хорошо. Надеюсь, трактором управлять научишься», - согласился.
Совков упёрся:
-«Голову снимет технадзор. Выбирай любую работу – слова не скажу. К технике - не допущу».
Клеймёнов развел руками.
-«Петровича ещё могу уговорить. А вот Технадзор - бессилен. Иди, не морочь себе и нам голову. У тебя есть работа – пиши…».

К Клеймёнову в «Мир» пришёл четыре года назад. Он сам позвал.
-Валера, я знаю, что тебе тяжело. Приходи, потолкуем. Я тебе помогу, - однажды в феврале позвонил он.

Телефонный звонок Клеймёнова был неожиданным. Мы даже не знакомы.
Председателя артели «Мир» знал понаслышке. Начальник Госпожнадзора майор Попов мой друг. Он «инспектировал» артели и общался с председателями лично. О Клеймёнове отзывался душевно. Жил я трудно. Нигде не служил. Наталья нервничала. Газетных денег едва хватало на папиросы. Коля Шелях, младшенький сродный брат из Сибири – «старался» в артели «Западной» у Бушмакина, и каждый год помогал деньгами для поездки в столицу. Учился на третьем курсе Литинститута. Готовилась к изданию первая книга. По рукописи книги и публикациям в журналах меня приняли в Союз писателей СССР.

На приглашение Клеймёнова отозвался.
Пришел.
В конторе «Мира» тесно от старателей. Галдёж.
-Тихо!
И наступила тишина. Только запели хрустальные брюлики люстры под высоким потолком. Такой у председателя сочный и мощный баритон.
-Вот, Сан Саныч! Пришел русский писатель. У него есть то, чего мы с тобой не купим на всё наше золото – душа! Придумай ему должность. Положи оклад. И пусть он занимается своим делом. Пустяками человека не беспокоить.
Сказано это было Губареву Сан Санычу, его заму по кадрам. Мне уступили край стола. Сан Саныч подсунул чистый листок бумаги.
-Распишись. Число не ставь. Номер счета есть? Жене на книжку? Хорошо…Текст заявления напишет отдел кадров.

Народ схлынул быстро. Остались мы в кабинете с глазу на глаз. Клеймёнов вытиснулся из своего кресла во главе долгого стола; в узком проходе в паре шагов от меня остановился у карты СССР на стене кабинета.
-Валера, скоро русские начнут отсюда разбегаться. Тяжёлые времена нас всех ждут. Вот карта страны. Ткни пальцем в любой город, и я куплю тебе там квартиру. Проплачу из своего председательского фонда.

Я помолчал, пораженный предложением. Мне, конечно, было многое известно о старателях. Клеймёнов завидно, по отзывам людей, отличался от своих коллег – председателей. Золотодобывающая артель – такая мельница, что любого сотрет в порошок, если станешь показывать норов. И уж точно, работа там не для поэтов. У Бати работать было безопасно людям в том смысле, что он сам любил неординарных людей, выслушивал их и не обижал. Хотя боялись Батю его заместители до тряскости в коленях и до заикания. Гигант внешне, он и в делах и поступках не проявлял мелочности, не жил злопамятным и сволочным. «Каждому – своё», - вершил справедливо. Народ знал это. И устроиться работать в «Мир» было не так просто. Сволочной народишко сам отсеивался.

Я молчал, сбитый с толку:
«Кто я есть такой? За какие заслуги…».
Клеймёнов вернулся к окну за его креслом.
Развалистый в плечах. Всё в нём крупное – изящное, будто точёное из античного мрамора. Кучерявится седым волосом грудь под распахнутым воротом клетчатой рубахи. Зрелый мужик. Просторная меховая безрукавка скрадывает полноту; лоб породистый – высокий залысинами.
Подчёркивает античность образа и шелковистая русая борода, в меру подобранная ножницами. Умный взгляд таит в себе нечто такое, что если носишь ты камень за пазухой, камень этот не утаить.
Фамилия «Клеймёнов» на Иртыше знатная. Атаман «Клеймёный» - сподвижник батьки Ермака.

Клеймёнов продолжил, заметив моё замешательство.
-Валера, все эти годы я следил за твоей судьбой. Справедливо мыслишь, хорошо пишешь. И я не хочу, чтобы ты, талантливый русский писатель, здесь спился и сгинул от безнадёги. Мне не трудно тебе помочь. Хочешь, сделаю богатым человеком?
Я подумал. «Богатым сделаться» - отказался.
-А квартиру? На родине в Канске. Давно отец зовет. Семью везти некуда…

Разговор неожиданный для меня и тяжелый. Впервые столкнулся с такой бескорыстной оценкой моего литературного ремесла.
Батя, прежде чем пригласить меня, подумал хорошо.
Так стал «работать» в артели «Мир».
В апреле Клеймёнов оплатил из «председательского фонда» квартиру в Канске, купленную в доме с «долевым участием».

Прошел год.
В конторе артели «Мир» бывал не часто, чтобы не мозолить глаза заместителям Клеймёнова. Тихо и незаметно обитал в ветхом бараке на улице Советской. Если требовался к семье, звала дочь.
Наталья посмеивалась:
-Кадет, проклятый…
Дочерей и Наталью любил и тосковал постоянно.
Так складывалась жизнь.

За пару недель до Нового года зашел в контору к Клеймёнову. Батя был не один. Ругался он на Сан Саныча так, что тот дар речи потерял:
-В артели столько народу числится, а на свинарнике работать не кому. Уткин сдохнет на Малтане без помошника. Триста свиней в говне тонут! Молочных поросят - вам подавай к Новому году?!

Молодым специалистом я работал на Малтане геологом от Верхне - Индигирской геологоразведочной экспедиции. В те годы на речке Малый Тарын базировалась разведочная партия. После разведки золотоносной россыпи, ГОК отдал месторождение старателям. В общежитии, в котором я когда-то обитал, теперь располагался свинарник на триста свиней. Я хорошо представлял озабоченность Бати. Сам вырос при свиньях и корове в частном секторе на окраине Канска. День не уберешь загон, в навозе тонет скотина. А свиней еще поить и кормить комбикормом надо дважды в сутки. Обогревать от лютых морозов. На долгий барак две печки из бочек. Дрова пилить бензопилой на морозе. В общем, ад, а не работа. Понятно почему, что кто-то не выдержал и дернул с участка. От районного центра до участка Малтан сотня верст. Он за прииском «Нелькан». Летом дорога на Нелькан через горный перевал. Зимой перевал непроходим, переметается; зимник по Индигирке.

Я принял решение.
Вечером за ужином, при детях объявил:
-Новый год встречайте без меня. Надо артели помочь.

Утром я был в конторе артели в полевой зимней одежде, с рюкзачком за спиной.
-Николай Николаевич! Мы с женой посоветовались и решили: поеду на Малтан к Уткину.

Клеймёнов выслушал, думая о своём.
-Мне нравится твоё отношение к артели. Вижу, готов ехать, - подобрел лицом, улыбнулся.
-Прямо сейчас…
-Хорошо. Шофер на УАЗике отвезёт тебя на участок. Когда появится замена, вызволю…

Толя Уткин русский «вечный трудник». Всё умеет, все может и на трудности не ропщет. Добросовестный, худощавый крепыш. Улыбка слегка застенчивая, грустные все понимающие глаза. К сорока годам изработался из-за своей безотказности. Без помошника на свинарнике он обходился неделю, но поросята у него не голодали. Хлысты лиственницы распилены на чурки и печи добротно греют свинарник. Сил доставало у мужика чистить только у маток с подсвинками, чтобы не простыли поросята. Взрослые же кабанчики бултыхались в загонах по брюхо в жидком месиве. Вот судьба! Когда-то в бараке жили романтики геологи, звучали гитара и смех. Теперь голодный рёв сотен поросячьих глоток. Для своих рабочих артель «Мир» поставила домики для жилья, высокие боксы для тракторов и столовую - верстой ниже геологоразведки. Барак общежития в старом посёлке не стали разбирать, приспособили под свинарник.
В артели не принято появляться на участке в тайге без пол-литра. УАЗик привёз меня к домику рядом со свинарником уже при звездах. Толя пить отказался. Водку оставили к Новому году. Поели вареной свинины, попили крутого чая и за дело. У старателей не принято «оставлять дела на завтра, а женщин – на старость».
Уткин – крестьянского рода из Старого Оскола. У Клеймёнова в тех краях «Колхоз», «подсобное хозяйство артели». Свекла с полей колхоза перерабатывалась на сахар для артели; хлебное зерно с нив – на муку и комбикорм для свиней; мёд с колхозной пасеки; говядина в тушах мороженая. На Индигирку грузы доставляли артельские КАМАЗы.

Красная рыба кета вылавливалась старательской бригадой в магаданских нерестовых речках. Картошка сибирская в ящиках в тёплом складе; дикая оленина из-под ружья эвенов в ледяной штольне. Клеймёнов не экономил на старателях. Кормил людей. Давал зарабатывать.
В Старом Осколе артель «Мир» держала дорожную технику, перевалочные склады. В сельской местности старатели строили дороги. Со временем Батя отдаст базу в Старом Осколе своим соратникам. Сам переберётся с семьёй жить под Москву на Мытищенское водохранилище.

Для вывозки навоза из свинарника приспособлена полубочка корытом на салазках. Вдвоем запрягаешься в гужи и тянешь – рвешь жилы. Обратно с мороза тянешь на этих салазках воз смолистых чурок для печей. Сырая лиственница тяжелая, на лютом морозе колется топором, как стекло. Мешки с комбикормом в холодном складе. Триста килограммов на одну кормёжку.
Рядом со свинарником, на тракторных санях гора льда, колотого на озере. Вокруг горячих печей жмутся железные бочки. В них закладываются куски льда. От холодной воды свиньи простывают. Печи топятся дровами и углём до малинового жара. Лёд тает. Тёплую воду вёдрами черпаешь и носишь в корыта свиньям.
И так дважды в сутки. Времени хватает только на сон. Первую ночь после приезда, работали с Уткиным по-старательски. До рассвета вычистили от навозной жижи все загоны.
Выспались. Опять за работу. Разворошили из-под снега огромную гору древесных опилок. В артели летом пилятся брёвна на пилораме. До морозов опилки вывозят к свинарнику.
Проходы посыпали опилками. Накормили-напоили наших «робят». Кабан видом лесного вепря с клыками - оказался лютым и прытким, несмотря на громадную тушу.
Окрестил его «Борисом Ельциным» и отходил совковой лопатой от души.
Толя смеётся:
-Скотина-то в чем виновата?
Хряк Борька перестал кидаться и кусаться, когда у него чистишь клетку, и засыпаешь в корыто сухой комбикорм, льешь пару ведер тёплой воды. Зверем хрипит, но пятится от железной лопаты в лоб. Так бы Ельцина за его дела. В урочный час. Да не случилось для России «урочного часа». Растерялась, притихла Матушка наша…

К новогоднему столу Толя Уткин выбрал не совсем уже, но «молочного» еще поросенка. В поселке – в столовой артели включили печи. Нагрели помещение. Поросенка изжарили в духовке. Приехал с Нелькана Герой Социалистического Труда Трунов, начальник участка на Малтане, работавший к тому времени в артели. «Героя» Трунов получил на госдобыче и славился местным «стахановцем»; доверенное лицо Бати.
И напились мы все, как свиньи. Утром опохмелились и 1 января - по-старательски опять впряглись в работу. Трунов выдал со склада негашеной извести. Порядок в свинарнике навели такой, хоть в тапочках в проходах ходи. Белизна побелки на досках загонов забавляла нас самих.
-Батя бы видел, - вздохнул Уткин. – Но он никогда сюда не зайдёт.
-Зайдёт, - успокоил Уткина.
Мне тоже хотелось, чтобы Батя похвалил Толю. Клймёнов носит в холода тёмно-синий комбинезон - «ползунки» лётного командирского состава; авиаторы приодели его и в «лётную» меховую командирскую куртку. На крепких литых икрах - шикарные блескучие мехом торбаза, сшитые с оленьего тёмного камуса; чёрная норковая ушанка - лихо подвинутая на затылок. Человек он внешностью опрятный - притягательный, речь всегда умная яркая, «по делу».

В апреле Клеймёнов приехал на участок. Снега еще глубокие, не тронутые теплом. Ежедневно над долиной Малтана искрится низким коромыслом яркая цветная радуга; близкая, хоть руками трогай. От солнца и белизны снегов слепнешь.

Малтан без людей пребывает в сонной дремоте, серыми домиками и бараками едва заметен среди глубоких снегов. В боксах пора начинать ремонт бульдозеров; чистить ледник – старую штольню в горе за рекой. Работы предстоит много, начали подъезжать с материка старатели. Клеймёнов приехал с оценкой дел.
Приехал Батя не один. Подмену - двух рабочих «молдаван» привёз. Мне стало жаль наши с Уткиным труды. «Молдаване» - по северу, слывут вороватыми. С комбикормом весной везде проблема. Рядом прииск Нелькан. Набьют теперь дорожку на Малтан приисковые хозяева, кто свиней держат. Да и поросята хорошо подросли. Свинарник не «актирован», подсвинков – кто их считал? Точно пустят под нож…
Так в последствии и обнаружилось.
В свинарник заглянуть у Клеймёнова не было намерения – не его уровень.
-Ладно, уважу, раз утверждаешь, что торбаза не измажу.
После осмотра свинарника, Батя подозвал стоявшего в сторонке от машины довольного Толю Уткина.
-Собирайся с нами в Усть-Неру. Поедешь в отпуск. Отдохнешь. К началу промывки вернёшься.

Семья моя на материк перебралась окончательно. Квартиру в Усть-Нере Наталья продала. Артельский КАМЗ - заботами Бати - увёз контейнер с вещами в Магадан. Из бухты Нагаева на сухогрузе контейнер плыл до Находки, до железной дороги; за счёт артели железнодорожный контейнер с вещами благополучно доставился в Канск. Я остался зимовать на Индигирке.

О Бате я часто думаю. Почему именно он позвал и помог? Предки тобольских казаков, пришедшие в Сибирь с Волги с батькой Ермаком, рождённые у костра, радели о Святой Руси. Державу Российскую до Тихого океана поставили. Отечество, по утверждению Льва Толстого, создали казаки. «Казачьему роду – нет переводу». Прав Достоевский: «широк русский человек…» Но «сужать» его все-таки грех. Это уже будет не русский человек. А какая Россия - без русской души? Без таких людей как Николай Николаевич Клеймёнов?!
Предупреждал Сын Божий: «Придут и Именем Моим назовутся. По делам их судите. Не верьте слугам дьявола…».

Наши Души наследуют внуки. И это всегда так. Человек рождается и начинает жить. Богом ему изначально назначена мудрая душа – всё предопределено свыше. Но так уж устроил Господь мир, что тварь живая обязана растить своё потомство. Человек в отличие от твари, растит духовное древо своего рода. И «учительство» новорождённой Душе исполняется назначенной Богом мудростью.
«Мудрость была всегда; прежде пределов вод земных; прежде Земли и неба».
«Была художницей у Бога».
Почему часто дети - так не похожи на родителей и внешностью и характером?! А ликом в дедов или прадедов?

-Батяня! Ну-ка изобрази в лицах, как нас сегодня оттягивал Вася Руденко? – Подначивают малолетнего Лёху старатели. Батяня – вылитый Клеймёнов.

-Я сегодня почему-то очень добрый, - понимает игру слов Батяня. – Поэтому, пользуйтесь, рабы, моей добротой.
Батяня натурально изображает в лицах зама председателя артели Васю Руденко. Также пыхтит, пыжится, говорит, отдуваясь, надув румяные щёчки.

Старатели падают от смеха. Гогот стоит такой, что слышен за стенами ангара.
Батяня одет форменно, как и его дед. Сшитые на заказ - «лётные» ползунки и меховая «лётная» курточка. Из оленьего камуса торбаза; шапчонка норковая на затылке открывает чубчик и светлое курносенькое личико. Глаза золотыми крапинками светятся смешинкой. Приклей бороду и вылитый Батя! Мальчишка развит не погодам. Кажется, весь дедовский опыт – опыт Батин в нём уже обретён.
-Ну, ты даешь! Лёха – Малеха! Батяня, изобрази деда…
Батяня снисходительно бросает опытный взгляд на земляной пол. Хмыкает.
-Что, целкость потеряли? В бочку попасть уже не можете? Окурки везде разбросаны.

Опять хохот. Клеймёнов терпеть не может грязь в боксах. Сам не гоняет – бесятся его заместители. Иной старатель из лени подняться не хочет до полубочки; швыряет окурок издалека и промажет мимо «урны». На разводе закрепляется «уборщик» бокса. Следят за чистотой старатели по очереди. Маленький Батяня папиросный дым не переносит, даже его дед – Батя при нём в кабине своего «уазика» не курит.

-Надымили! Так бы работали! – продолжает «спектакль» Батяня. – Перекрою кислород.
Опять хохот.
-Как скажешь, Батяня. – соглашаются мужики. Поднимаются и идут к тракторам.
-Батяня, раз уж ты такой справедливый, прикажи выдать «норму» к празднику.
Лёха – Малёха соображает: «норма» в артели - спиртное.
-Хорошо! Дам команду Васе Руденко. – Хмурит брови, как дед. Это уже и не игра слов, понимает Батяня. Мужики передают свою нужду председателю артели.

Клеймёнов рычит на своих подчинённых:
-Старателя я люблю! Обязаны и вы его любить, а не гнобить. Он нас кормит, а не мы его…
Артель «Мир» шефствует над «семейным детдомом». Детский дом в посёлке Усть-Нера размещается в высотной кирпичной коробке. Дети в нём собраны из всей Якутии. Большинство русские ребятишки. Живут «семьями». Одну «семью» опекает Клеймёнов, ни в чём детям отказа нет. Артель «Мир» на Индигирке - наипервейшая. Богаче её только артель «Богатырь». Батя заботливо - без показухи относится к своим людям. Не гоняет рабочих «завтраками» за расчётом после закрытия сезона. Чем шибко грешат в других артелях.

Но внук Бати приходит в тракторный бокс все-таки не для забавы с мужиками: голуби под крышей ангара зимуют в тепле. И это дивно – на Полюсе холода. И диво это только в артели «Мир». Кто-то минувшим летом привёз пару сизарей с «материка». Хозяин птиц «отстарался» и покинул Индигирку. Пара голубей чертила небо над посёлком до самых заморозков. Когда и как проникли голуби в тёплый ангар, один Бог знает. Знак для артели добрый: вольная птица нашла спасение от лютых холодов под крылом Вождя суровой старательской орды.
Внук Бати чем-то походил на этих беззащитных, но в тоже время сильных и вольных птиц.
Механик базы Иван Шершень соорудил кормушку у дальней от ворот стены. Подвесил на веревках крышку от фанерного ящика к швеллеру; под кормушкой перевернул на попа железную бочку. Лёха с этой бочки доставал ручонкой до кормушки, сыпал голубкам жменьками просо.
В боксе зимовали и артельские бесхозные псы, такие же чумазые от земляной пыли, как и комбинезоны слесарей. Маленький Батяня тащил в сумке косточки из столовой, распределял их псам, чтобы не ссорились собаки. Однажды Вася Руденко приказал отстрелять собак. Батяня вступился. Теперь псы живут в тепле, сытые отходами столовой.
Старатели собак не гонят – это хоть какое-то напоминание о далеком доме, во дворе которого обязательно живет свой голосистый сторож.
-Пойдём, - кивнул Батяня механику. – Покормим голубей.
Лёха-Малёха подражает деду автоматически. Даже этот кивок головой знаком старателям, таит в себе нечто такое, от чего иногда мужики бледнеют, когда этот кивок сделан Клеймёновым.

Эскорт из трех рыжих собак двинулся за ними. У Ивана припасено ведро с пшеном за бочкой.
-Помочь? Вот так!
Иван подхватывает парнишку и ставит на днище бочки. Батяня оглядывается вниз, ждёт.
-Ах, растяпа! - Иван бежит в курилку за стулом.
Теперь Батяне ладно. Со стула он достаёт кормушку подбородком. Тянет жменьку пшена к переступающему кособоко голубку. Коготки птицы скребутся по фанерному днищу, но голубь не пугается мальчишку, не взлетает с насиженной кормушки. Он прихрамывает; кто-то швырялся камнями. На кабинах и капотах тракторов голубиный помёт – за это гоняли по глупости - от злости: попробуй не отмыть голубиный помёт! Вася Руденко шкуру спустит.
-Бедненький! – Жалеет Батяня зашибленного голубка. – Не бойся, мой холоший.
-Подай ессо горсточку, - просит Ивана.
Обычно Батяня не сюсюкает.
Иван без дела пшеном не сорит, подает малыми горстями.
-Ну, со так мало? - нетерпелив Батяня.
-Ес-со!
Иван протягивает горсть «ессо».
-Гуля – гуля. Дугачина, я зэ тебя не обидю.

Поскрёбывание голубиных коготков о фанеру прекращается.
-А ты боявся, - кормит Лёха голубка просом с ладошки.

Не пугается Батяню и белогрудая голубка. Планирует на крыльях со швеллера на фанерную кормушку. В боксе зимуют и воробьи. Пересыпаются стайкой вкруг кормушки, но не садятся. У ног Ивана повизгивают рыжие чумазые собаки, будто радуясь за своего повелителя Батяню. Идиллия! Мужики перестали стучать железом, наблюдают от тракторов. А Батяня заливается счастливым смехом – у дальних ворот слышно.
Загремело железо. Значит, Клеймёнов в бокс зашел с мороза.
-Слезай, дед идёт. – Хочет Иван снять со стула Батяню.
-Слышу! - Недоволен Батяня. - Я ему голубка дам подержать.

Клеймёнов идёт по боксу вразвалочку.
-Не проголодался? – Снимает внука со стула и ставит перед собой.
Косится на жёлтое просо вокруг бочки.
-А то в столовой кисель тебя ждёт.
Кисель из брусники Лёха-Малёха обожает. Ест его ложками из глубокой фарфоровой тарелки, как суп. Клеймёнов тоже вынужден «любить» кисель.

В столовой на раздаче очередь. Обед только начался. Столик председателя артели в глубине зала у высокого светлого окна. Поверх стекла натянута пленка, оттого свет в окне матовый. Зима на дворе. Плёнка сохраняет тепло.
В очереди оживление, хохот от анекдотов. Теснятся, дают свободное место у раздачи.
Батя не любит, чтобы ему прислуживали у стола. Сам по-хозяйски оценит порядок у плиты, выберет блюдо. Питание в артели за счёт «председательского фонда». Выбор блюд хороший. Оттого часто из посёлка у Бати гости к обеду. Сегодня никого нет.
-Только кисель! – Важно требует Лёха-Малёха. Ему и не знаемо, что кисель варят только для него. Старатели пьют чай.
Забирает тарелку с холодным киселем и на вытянутых ручонках несёт к столу.
Клеймёнов отказывается от боща, берет жареную оленину, картофельное пюре.
-Жаль, - сокрушается повариха. – В поселковой столовой такой борщ на вес золота.
-Старатели - заработали, - гудит Батя.
-Наташа! Ты ведь знаешь, не люблю повторять! Опять?

На краю разделочного стола Клеймёнов заметил пожеванный сигаретный окурок в губной помаде. За привычку курить возле плиты повариху Наташу кличут за глаза «Окурком». В артели у всех есть «погоняло». Вторую повариху за телесные формы «Коробочки» - нежно кличут «Дюймовочкой». У Дюймовочки не переводится летом на участке бражка. Когда Батя на полигоне или в Нелькане, старатели водят хоровод вокруг Дюймовочки.
В старательских артелях круглый год «сухой закон». Но на День металлурга в июле исключение делается: кто не в рабочей смене, отмечают праздник в столовой за раздольным общим столом. Профессиональный праздник. И Батя во главе стола. В завершение праздника в посёлке старателей - одни свиньи остаются трезвыми. По едкому наблюдению поварихи «Окурка» - Наташи.
Летом поросята роются вольно в загоне рядом со свинарником. Стадом бродят по старательскому посёлку; часто гоняются с рёвом за собаками, отгоняя псов от полубаков с отходами кухни. Постоянное лежбище у свиней в лужах на задворках столовой.
Старательский посёлок Малтан летом наполнен людьми, оживлён в белые ночи. Но шума нет. Работаю сменами по двенадцать часов. Соблюдается тишина для отдыха.
Долгая теплица для овощей каждый год накрывается плёнкой в отдалении от домиков и бараков. Изнутри подсвечивается лампами дневного света. Издали эта теплица видится нарядным белым пароходом на рейде. Там музыка не запрещена. Радует душу.

Батя сам никогда не лишит старателя «трудодня» за провинность. Дисциплина держится наказанием трудовым рублём. В завершение промывочного сезона «трудодни» - расчёт старателя. За халатность к технике, за отлынивание от работы, рабочий может быть наказан «трудаком», то есть вычетом одной отработанной смены. Поэтому разбрасываться «трудаками» - себе дороже. Артельский закон суровый, но справедливый. Горные мастера, механики и энергетики – отвечают за свои участки работ. Клеймёнов стружку снимает за недосмотры жёстко. За окурки на плите Наташе поварихе не раз выговаривалось Батей. Внук Лёха-Малёха вступался.
-Не обижай её, дед. С женсинами разве можно воевать?
-Нельзя, - соглашался Батя. И поварих Наталью с Дюймовочкой замы не гнобили.

У «Мира» несколько полигонов. Малтан самый обжитый и благоустроенный посёлок. Другие участки не менее благоустроенны и веселы для работы и жизни. Но Батя любит Малтан. Для него здесь содержится в чистоте и порядке «командирский» вагончик. В летнюю пору, рядом с горной речкой, белыми ночами красота. На Севере все живет захватывающе мощно, ярко и скоротечно. Поэтому и лиственница – вечером голая – утром уже вся нежной зеленью укутывается в добрый час. Другому кустарнику и суток хватает, чтобы ягодку в соцветии зачать. Мох ягель персидскими дорогими коврами устилает предгорные плато и склоны сопок. И везде – куда не глянь, хозяевами августа сиреневый узким и долгим листом Иван-чай и багряная копеечным листом колымская стелющаяся березка. Ах! Колымское лето! Сколько мощи и воли в тебе! Сколько жизни и тишины в неоглядных горных увалах и долинах - хрустальные водой ручьями и речками…

Дело своё Клеймёнов любит. Людям своим доверяет. Летняя усталость заботами давит. Иногда в дороге попросит шофера Бориса свернуть к высокому берегу Индигирки. Сядет на раскладной рыбацкий стульчик, расслабится и может отдыхать час, любуясь полноводной и быстрой Индигиркой. Тоскует Батя о прожитой жизни, о скоротечности времени. Будто заснул и проснулся; уже и старик. Разве поделишься такими мыслями с кем. В этой скоротечности все живут неотвратимо. И в могилу ничего не унесёшь. И не жалко нажитого оставлять. Утрата этого прекрасного мира душу томит. Пожить бы еще, поработать. Всему свой час, время всякому делу.

Под Москвой в Ерёмино Батю ждет кобель Бат, старый рокфеллер. За пятнадцать лет рядом с хозяином пёс вроде как принял и облик своего хозяина. Говорить только не научился. Но глазами Батя и Бат понимают друг друга. Внук не всегда с Клеймёновым. Вдвоём с женой тоже редко остаются. Гости с Севера едут чередой всю зиму. Под весну, когда затишье, Батя частенько начинает заглядывать в бар с винами. Мера выбрана. Постоит, посмотрит на ряды различных по виду бутылок, закроет бар. Вздохнет, потрепит пса Бата по загривку:
-Пошли, брат Бат, гулять…

Старатель на золотодобыче – это особая жизнь, особая судьба. Один год Клеймёнов «старался» даже в Колумбии. Рассказывал: русскому мужику – «ни ксендз, ни чёрт не страшен». Цитируя Гоголя. За мелкобродной речкой, которую отрабатывали русские старатели в Колумбии, ютилась деревушка. Местные жители, опосаясь крокодилов в реке, зазывали старателей за местной «чачей» на свой берег. Обменивали они эту «чачу» на солярку.
Нашим мужикам реку переплавиться, кишащую крокодилами, раз плюнуть. Кусок мяса на долгую палку насадят для отвода тварей, на резиновой лодке переплавляются. Напьются там «чачи». Обратно - сомосплавом. Морду однажды крокодилу по-пьянке кулачищами расколотили. Бригадой изловили зубастую тварь, пасть ей разодрали и надавали по сопатке. После этого крокодилы стали разбегаться от русских старателей, когда они купаются.

Клеймёнов не в пример другим образован, знает на память много стихов. И не абы какие – скабрезные. Однажды в застолье удивил стихами Николая Рубцова:
« В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесёт воды…»
Редкими стихами Павла Васильева, шутя, порадовал:
«Баба, что дом, щелястая всюду.
Ночью она глазастей совы.
Только поддайся бабьему блуду.
Была голова – и нет головы…»

Атаманская казачья кровь в Клеймёнове во всех его поступках сказывается. «Атаман» на тюрском наречии «отец - мужчин».
«Батя» - он же «отец родной», - для орды русских старателей.
На бытовом уровне в символах редко кто разбирается. Всё приходит по наитию. Какого рожна человек заслуживает, той мерою ему и меряется. Я всегда сравниваю Клеймёнова с Аттилой, вождём гуннов.

Лёха-Малёха повозил ложкой в киселе. Надулся на деда:
-Много мне, хошь бы помог.
Клеймёнов отставил свою тарелку с картошкой и мясом. Чисто протёр ложку салфеткой от картофельного пюре. Тарелку с киселём подтянул на серёдку между собой и внуком.
Ах, как хорошо душе в такие минуты! Я всем сердцем люблю Клеймёнова и его внука Лёху-Малёху – Батяню; родные мне по вере и крови русские людей. Люблю их за намерения, за дерзновение в делах. Люблю за милосердие ко всему окружающему живому миру. Люблю их за разделённую со мной судьбу.

Комментарии

День весеннего равноденствия!
На "Герасима" - для скворцов!
Ребетня из досок ладит домики.
В Оймяконе же, в этот день отцов,
За водой идут, взявши ломики!

"Материк" звенит птицей вешнею,
Да ручьями шумит, да поспешными.
Индигирский лед ветром вылизан,
Знать, весна пришла! Мы ли - были там?!

Уважаемый Валерий Николаевич, Ваша страничка уже создана и наполняется http://lib.rus.ec/a/97175.

Уважаемая русским народом госпожа ЯГА! (девушка? баба?) Благодарен Вам за подсказку и внимание. Всего Вам доброго от Бога и людей!

X